Незамеченное поколение

Книга Владимира Сергеевича Варшавского (1906–1978) «Незамеченное поколение» (Нью-Йорк, 1956) хорошо известна читателям и исследователям. Без ссылок на нее не обходится ни одна статья о русском зарубежье. Однако мало кто знает, что Варшавский на склоне лет готовил новое издание своей книги, значительно исправив и дополнив опубликованный текст. В настоящем издании впервые публикуется этот новый вариант книги по рукописи, любезно предоставленной вдовой писателя Т.Г.Варшавской. В приложении приведены тексты полемики, вспыхнувшей вокруг книги на страницах эмигрантской периодики. Издание снабжено редкими фотографиями из Фонда В.С.Варшавского (Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына). ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ У литературного или исторического поколения обычно короткий век, десять лет, от силы пятнадцать, и на авансцене оно сменяется следующим. При этом обычно выясняется, что некогда молодые ниспровергатели основ незаметно для самих себя превратились в маститых охранителей устоев. С «незамеченным поколением» получилось несколько по-другому. Во-первых, о поколении всерьез заговорили, когда оно давно уже вышло из фазы своего формирования и цветения, во-вторых, на смену ему пришло не следующее поколение, выросшее из той же среды, а новая волна эмигрантов, радикально отличавшаяся от предыдущей и воспитанием, и нравами, и жизненными целями, поэтому естественного превращения «детей» в «отцов» не получилось. Представители этого поколения были рождены на рубеже веков, оказались в эмиграции в юношеском, а то и детском возрасте, а ко времени выхода книги Варшавского большинству из них было за пятьдесят. Однако в глазах эмигрантской общественности они продолжали числиться в категории молодых и имели мало шансов перейти в разряд старших. Видимо, так этому поколению и придется остаться в истории под грифом «незамеченного», и в какой-то мере такое определение будет справедливым. При комментировании нового варианта книги Варшавского выяснилось, что многие источники, цитируемые им, книги, журналы и газеты, сохранились в редких экземплярах, а то и не сохранились вовсе. Неудивительно, что исследователи предпочитают ссылаться на «Незамеченное поколение» как на первоисточник. Автор и сам убежден в том, что поставил перед собой трудновыполнимые цели: «Это не исторический очерк. Такой очерк был бы невозможен из-за полного отсутствия подготовительных работ. История этого поколения вряд ли вообще когда-либо будет написана». Тем не менее, он сделал все, что мог. На страницах книги впервые в полный рост встало поколение со сложной судьбой во всем разнообразии устремлений и умонастроений, показанное без умолчаний, но с явным желанием не обвинить или оправдать, а понять, объяснить и донести правоту каждого до остального мира. Разумеется, в какую-либо стройную и цельную картину все это разнообразие не складывается и одной формулой описано быть не может. Варшавский, однако, не хотел жертвовать даже мелкими деталями и стремился к полноте, резонно полагая, что в такой ситуации, отбрасывая мелочи, рискуешь пробросаться. Эмигрантская молодежь категорически отказалась разделить давно сформировавшиеся и успевшие поизноситься доктрины старшего поколения, поэтому собственную идеологию ей приходилось строить заново, чуть ли не на пустом месте. При недостатке опыта, образования и полном отсутствии руководства и преемственности создать стройную доктрину непросто, и все эти молодежные начинания чаще всего представляли собой весьма своеобразное зрелище: дикую смесь из лозунгов, эмоций и непереваренных осколков чужих теорий, организующуюся прежде всего молодой энергией и бунтом против старших. С самого начала двадцатых годов по всему миру русского рассеяния как грибы появлялись сотни молодежных объединений, кружков и течений, претендующих на новую идеологию, спешивших заявить о себе манифестами и открывавших для этого собственные издания. Запала и средств обычно хватало лишь на несколько номеров. По-настоящему крупные движения, проявлявшие активность до сороковых годов, можно пересчитать по пальцам, и лишь одному (НТС) удалось пережить войну и продолжить существование в новых условиях. Отношение к ним было весьма неоднозначным. Практически все попытки создания новой идеологии в эмиграции были связаны с так называемым пореволюционным сознанием, т.е. с необходимостью учитывать новую реальность. Но любое желание считаться с новой реальностью воспринималось как намерение считаться с большевистским режимом, что в глазах эмигрантской общественности было равносильно самому главному преступлению. Попытки считаться с режимами фашистскими вызывали гораздо менее нареканий, но тоже до поры до времени. Очень огрубляя, можно было бы сказать, что фашизм в муссолиниевском изводе поначалу скорее импонировал русским эмигрантам, но когда в Германии пришел к власти Гитлер, отношение к модной доктрине стало меняться. Однако при всем том молодежь упорно не желала сменять отцов на их посту и присоединяться к политическим платформам старших, предпочитая в меру умения разрабатывать собственные. Впрочем, старшие тоже только на словах были озабочены новой сменой, а на деле отнюдь не горели желанием принимать в свои ряды заведомых еретиков. Разрыв поколений в русском зарубежье проявился очень серьезно. П.Н. Милюков, например, внимательно следивший за умонастроениями в эмиграции, обращал внимание на любые группировки, в том числе и на молодежные, но только если они начинали заявлять о себе новой идеологией, претендующей на социальную значимость. Впрочем, и тогда интерес его объяснялся желанием не столько понять, сколько вступить в полемику. <...>